* * *
     Высоцкая* оказалась необаятельной и не то, чтобы особо толстой, однако какой-то бесформенной дамой. В общем, с прочей публикой — на сцене и в зале — она не контрастировала.
     — Мы проводили мероприятие, — вещала она, — посвященное Высоцкому. И там была моя скульптура, его портрет. А Золотухин написал в книге отзывов, что «это вовсе не похоже на Володю», и еще какие-то гадости. Правда, подписи не было, но мы все поняли, кто это писал. Ему, конечно, ответили на страницах этой же книги, но все-таки — как можно! Что он себе позволяет!
     — А вдруг это не он? — осторожно спросил Киселев.
     — Он, он! Мы сразу поняли! А еще туда же — называет себя другом Высоцкого! Кто его назвал? Он сам! А сам хотел сыграть Гамлета! Постыдился бы!
     — Другом и Высоцкий его называл, — заметил я. — Возможно, в контексте дружбы не слишком этично было соглашаться сменять друга против его воли, но это отдельная история. А в самом по себе желании актера сыграть Гамлета разве есть что-то неестественное?
     Однако она не слышит, выкрикивает свое. Небось фамилия обязывает.

* * *
     Священника Сергея Киселева, имевшего интеллигентный и даже чуть еврейский вид, ввела в бывшую комнату президиума богомольная Света. С ними была дамочка, которую Света отрекомендовала как организатора киселевских выступлений.
     — Кто? — не разобрала 90-летняя ведущая вечера.
     — Она.
     — Кто она?
     — Она организатор концертов.
     — Где?
     — Здесь.
     — Чьих?
     — О. Сергея.
     — Высоцкого поет?
     — Нет, поет свое. Это Сергей Киселев, вы говорили, что у вас есть его кассеты.
     — А что Сергей Киселев?
     — Вот это он.
     — Это? Сергей Киселев? Ой, божечки мои! Дайте я вас поцелую! Я слушаю ваши песни. Знаете, как я за­кан­чи­ваю молитву? — по­сле­до­ва­ла какая-то ба­наль­ность, судя по всему, почерпнутая из киселевского репертуара. — У меня есть внук, он тоже готовится стать священником. Я ему скажу: «Знаешь, с кем я сегодня познакомилась? С о. Сергеем Киселевым». У него есть еще две ваших кассеты, я смогу у него переписать.
     Отец Сергей был скромен и деликатен. Обсудили издательство «Жизнь с Богом», книгу «Можно ли молиться за Высоцкого» (всё — по инициативе докладчицы).
     О. скромно поинтересовался — а может, об этом спросила его спутница, — уместно ли исполнить в рамках вечера песню, посвященную Высоцкому? Получив согласие, ушел за инструментом.
     Когда его объявили, вышел на сцену, велел своей ассистентке передвинуть пюпитр, и начал предисловие: о себе («...мои родители были неверующие, никто...»), о Высоцком и Талькове — как патриотах в его понимании. Долгое предисловие сменила еще более длинная песня — вполне банальная, хотя задремать не дал куплет о том, что вот, мол, иноверцы решили угробить «лучшего из гоев»** — и прикончили Талькова, чтобы погубить Русь. А он-де был пророк. И вообще, чего там: за веру, царя и отечество!
     Перед выступлением, еще в комнате за кулисами, он позвал на свою (совместную с о. Феодором) службу в Кирилловской церкви (31 декабря). Сперва отслужит, потом даст концерт. Правда, не с алтаря, а со сцены актового зала Кирилловской больницы. Т.е. сумасшедшего дома. Вполне символично.

---

 *) Однофамилица В.С.Высоцкого.
**) Отсылка к Талмуду.

     Проводным телефоном я перестал пользоваться в первую очередь из-за спамеров. Но прошли годы, и они разбогатели, поганцы, звонят на мобильный:
     — Здравствуйте! Скажите, вы еще не задумывались над вопросом утепления квартиры?
     Разбогатели, значит? Ладно!
     — Чтобы получить ответы на интересующие вас вопросы, переведите 25 гривен на этот номер телефона и перезвоните после подтверждения.

     Аналогично, кстати, и с таксистами:
     — Алё, мущина! Где тут 13-Б?
     — 25 гривен справка: минималочка!

     У Паши растут двое детей. Поэтому мой вопрос мне самому кажется логичным:
— Тебе случайно не нужен «Граф Монте-Кристо»?
     И тут внезапно:
— А что это?
— Такая книга. Ты что, не читал в детстве «Монте-Кристо»?
— Нет.
— Роман Дюма, короче. — И на всякий случай уточняю: — Ты знаешь, кто такой Дюма?
— Нет.
— Это тот, который написал «Трех мушкетеров». «Трех мушкетеров»-то читал когда-нибудь?
— Не читал.

     Здесь хочется написать: «Занавес». Однако не занавес, а мемуар.
     Давным-давно тому назад подарил одной гражданке книжку, в работе над которой принимал решающее участие. Не то, чтобы полагая данное издание адресованным именно этому читателю, — просто исходя из нехитрого наблюдения, что людям обычно приятно видеть на титульном листе знакомое имя.
     А спустя ощутимое время в первый раз заглянул к ней в гости. И оказалось, что подарок удался, книгой она дорожит. Но это — я видел своими глазами! — единственная книга в семье. Настолько единственная, что даже ме́ста для размещения подобных предметов в доме нет: ни книжных шкафов, ни полок. И полученную от меня книгу хозяйка с нескрываемой гордостью демонстрирует гостям, извлекая — ни больше ни меньше — из ящика под сиденьем кухонного уголка.

     Здесь можете давать занавес, а я пока успею извлечь из ящика из этих случаев мораль. Которая заключается в том, что мы легкомысленно мерим всех на свой аршин — сами создаем круг общения из себе подобных, а потом, наблюдая за ними, самонадеянно делаем выводы о людях вообще.
     А такая экстраполяция некорректна, как сказали бы граждане, чье жизненное пространство безобразно загромождено книжными шкафами.

     — А сейчас, — торжественно объявила хозяйка салона, — вас ожидает сюрприз!
     И пока тусовка выстраивалась плотным многослойным полукругом вокруг огромной ниши, исполнявшей роль сцены, успела пояснить:
     — Мы нашли продолжение «Мастера и Маргариты»... которое написал в 10-летнем возрасте наш знаменитый художник! Дали взглянуть нашей замечательной актрисе, и сейчас она прочтет для нас кое-что по мотивам.
     Новички вытянули шеи, высматривая над головами замешкавшуюся артистку. Искушенные гости глядели пониже, и первыми заметили маленькую девочку в очках, зачем-то деловито проследовавшую в подсобку.
     — Подождем! — твердо сказала хозяйка, когда за ребенком закрылась дверь.
     Общество замерло. Через несколько минут дверь отворилась, и девочка так же бесстрастно прошагала к микрофону. Сидевший напротив нее растаманского вида папаша, невидимый зрителям за кулисой, взял первые аккорды блюзообразного музона. Ребенок переждал вступление и из динамиков донеслось:
     — Милиционер встретил кота.
     Уставясь в одну точку, девочка ровным голосом бросала в зал простые предложения, порция за порцией, не меняя ни интонации, ни мимики, но делая равномерные паузы. Чтобы позволить зрителям услышать проигрыш, а себе дать время подобрать нужные слова, — решил я, удивляясь такой натренированности маленькой исполнительницы на ритмичную декламацию.
     Шли минуты. Мы успели узнать, что милиционер попытался задержать животное, которое возмущалось и даже оказало сопротивление, после чего и вовсе вырвалось.
     — Кот сел в машину и сказал, — уже привычным для нас спокойным образом произнесла девочка и вдруг впервые за вечер понизила голос: — Что?
     Проигрыш.
     — Он сказал: вы должны... — и снова громким шепотом: — Что?
     А дальше, чуть склонив голову и без перерыва:
     — Что? Что? Что-что?
     И здесь даже предпоследний романтик сообразил, что ребенок не пересказывает рассказ и не импровизирует, а фразу за фразой тупо повторяет отрывистые реплики невидимого суфлера. Ну, а самый последний понял это, когда из-за кулис протянулась рука и попыталась поправить в ухе малышки гарнитуру мобильного, экран которого — мы только сейчас заметили — просвечивал сквозь незатейливый костюмчик бедняжки. Слышимость не улучшилась, а увлеченный гитарой тапер и не думал играть тише. Ниточки оборвались, кукла в молчании замерла посреди сцены. Публику сковала неловкость, и только волосатый папаша продолжал по кругу лабать свой бесконечный наигрыш. Время текло густыми каплями.
     Не скоро появилась протолкнувшаяся сквозь стену зрителей мать «артистки». Она деловым шагом проследовала за кулисы, успев на ходу отдать тихое приказание дочери. Но та растерянно молчала под мерные удары струн. Тогда мамаша снова приблизилась к ней и зашептала:
     — Спой нашу песенку. Не надо больше говорить. Пой нашу песенку. Песенку про елки.
     Женщина скрылась, но дочка мешкала, поэтому она замахала ей из-за кулис, потом попыталась движениями руки задать ритм, потом опять... И наконец ребенок решился. На третьей строке папаша очнулся и сменил аккомпанемент. Девочка громко и невнятно выкрикивала слова песенки.
     Ко второму куплету самые музыкальные сделали вид, что внезапно обнаружили вызовы на мобилах, и потекли на выход. За ними стали сливаться прочие. Наиболее стойкие просто разбрелись по помещению, разглядывая обильно расставленные предметы искусства.
     Стремительно вечерело. Давным-давно ни единая пара глаз не глядела на сцену. Но музыка все звучала, и, не попадая ни в такт, ни в ноту, уткнувшись прямо перед собой, маленький робот прокрикивал уже третью песню. Его родители (а проще сказать, хозяева) тащились.

     Опираясь на палочку, подходит мой старший коллега.
     — Скажите, вот вы часто заходите в интернет...
     — Да.
     — Давно хотел у вас спросить: секс по интернету — как это?
     — Ну как... Один другому пишет, какие штуки он с ним (или с ней) как бы вытворяет.
     — И это всё?!
     — Так а чего вы ожидали? Сквозь монитор ничего, извините меня, не просунешь.
     Коллега разочарован полученной информацией еще больше, чем я огорошен его вопросом. А повод для удивления у меня веский: конечно, его новая жена моложе его лет чуть ли не на 30, но как-никак сам мой собеседник — старейший журналист Украины, ему ни много ни мало недавно стукнуло 86...
     Дело было давно. Нынче он старейший журналист Израиля, и ему за 98.

     Ничего не жди от дороги. Она никого не зовет. Она промежуточна и относительна, она для человека — как провисший между столбами провод — для птиц: можно там задерживаться и даже весело просиживать целые дни, нахохлившись, гомоня и вертя головой, но и корм, и гнездо, и укрытие — где-то в сторонке. Остановка — движение жизни, дорога — движение столбов. Дорога — лишь разбег, увертюра, и кто бы что ни говорил, я еще не встречал никого купившего билет ради увертюры.
     Просто отдохни, если ты движешься от, из и после. Просто сверкни взглядом, если едешь за, на и для. Просто будь счастлив, если не на этой, так на той стороне, сглатывая легкую тревогу, кто-нибудь ждет минуты твоего появления.

— Жванецкий приезжает. Идешь посмеяться?
— Еще чего! По сотне долларов билеты в середине зала.
— Да ладно! Ты что, не найдешь сто долларов?
— Найти-то найду. Но смеяться уже не буду.

     Сидим с Анатолием в его мастерской. Болтаем уже не языком, а ногами. Упиваемся последними на сегодня персиками, да так, что не остается сухого места почесать нос, вдохнувший запах цинковых белил. Солнце прикорнуло на летнем зное, поэтому день практически не движется. Вязкая тишина в городе, темная тишина в пустых коридорах, наше монотонное почавкивание раздается среди холстов, как плеск далекого прибоя.
     Внезапно в дверь отчетливый стук:
     — Разрешите? — и среди тишины возникает юная девушка с не по возрасту хозяйственной сумкой в руках. — Я хочу предложить вашему вниманию товары высокого качества по исключительно низким ценам!
     — Ох! — начинает грустить Анатолий.
     — А что? — оживляюсь я. — Входите! Нет никакой уверенности, что мы у вас что-нибудь купим, но зато мы вас с большим интересом выслушаем. Дабы, так сказать, нечаянно не упустить своего шанса.
     Простодушно воодушевленная такой встречей, гостья ступает в центр и начинает поочередно извлекать из сокровищницы иллюзий разномастную китайскую ерунду, увитую цветастыми легендами. Сеанс заканчивается на «оригинальной туалетной воде от Лакоста по полтора доллара за галлон баллон из партии конфиската» (ну да, не иначе топ-бренд переправлял свои продукты контрабандой в двойном дне автомобильной покрышки). Овации излишни, мы с печальными лицами разводим руками. Увы.
     Девушка привычными движениями прячет, скрывает, укутывает только что во всем цыганском блеске являвшиеся нашему взору предметы, нежно смахнув с каждого не то несуществующую пыль, не то невидимую слезу. Потом впервые и с интересом осматривается:
     — А вы что — художники?
     — Вы у меня в мастерской, — с достоинством подтверждает Анатолий.
     — Не каждый разглядит, — добавляю я, — что все до одного помещения в доме, на верхнем этаже которого вы сейчас находитесь, — мастерские художников.
     — А открыто было только у вас, — невесело произносит девушка и спрашивает: — Можно посмотреть картины?
     — Вы уверены, — устало интересуется Анатолий, который не разделяет моего веселого настроения, — что вам это будет интересно?..
     Однако получает подтверждение — и разворачивает несколько холстов, и неторопливо расставляет по периметру комнаты. Гостья с интересом разглядывает их, постепенно делая круг по комнате, то попадая в прожектор солнечного света, то смещаясь на границу тени, мгновенно обводящую ее гибкой стремительной линией.
     И тут наблюдающий за этим Анатолий неожиданно проявляет инициативу:
     — Девушка! — обращается он к зрительнице. — Вы не хотели бы мне попозировать? Ваш труд я готов честно оплатить.
     — Это много? — любопытствует потенциальная модель.
     И, услышав нормальные расценки натурщиков, отказывается:
     — Наверное нет, за день я сейчас зарабатываю больше...
     — А вы, простите, видите разницу: позировать живописцу — и ходить предлагать соковыжималки?..
     Девушка слегка колеблется, но внезапное соображение посещает ее и заставляет с тревогой уточнить:
     — Позировать — это надо голой?!
     Анатолий разом и окончательно теряет интерес и со вздохом уходит мыть тарелки, оставив нас прощаться. Полуобернувшись в дверях, делает над собой усилие и, не в состоянии скрыть ноты укоризны, произносит:
     — Нет, девушка! Позировать надо было не голой — а обнаженной.

     Трезвонит один разгильдяй, взрослый сын у него в колледже. Им там дали целый столбец новомодных заимствований с заданием рядом написать синонимы попроще. Допустим, «саммит — встреча, импозантный — представительный...», всё такое: дабы убедиться, что ученики понимают значение. Часть синонимов юноша написал самостоятельно, с другими подсобил папаша, а одно, видать, выскочило из головы — пришлось меня дергать.
— Всего одно осталось, — успокаивает. — Я на тебя рассчитываю.
— Ну-ну, диктуй по буквам.
— Синоним к слову «толерантный»?
— Всё, до свидания! Ты на меня надеялся напрасно.
— То есть как?! Ты должен сходу знать, ты умный!
— Сходу-то я знаю, но мой синоним им не подойдет.
— Подойдет! Я тут замучился уже в слова играть. Говори давай!
— Ладно, я тебя предупредил. Толерантный — это лояльный.