https://alexander-pavl.livejournal.com/272363.html

Необыкновенно интересно читать последние тома собраний сочинений. Их мало кто читает – статьи, интервью, выступления, письма, всякая повседневщина великих писателей.



Это не признанные шедевры, а отходы, мусор, столь привлекательный для исследователей и столь скучный для лакомок, выбирающих их литературы самое вкусьненькое (ненавижу гастрономические аналогии с искусством и считаю тех, кто способен написать про некое произведение искусство, что оно «вкусное» – типа, «вкусный язык» - да, считаю таких людей законченными неисправимыми муд..ами). Читать последние тома собраний сочинений – всё равно, что заглядывать за кулисы театра или на съёмочную площадку, чтобы выяснить, «как это работает» и «что хотел сказать автор».

И вот, пролистывая десятый том десятитомного собрания сочинений обожаемого мной Алексея Николаевича Толстого, среди мнений по поводу литературы, и среди советов, обращённых к начинающим писателям, я споткнулся о два пункта.

Первый – подчёркнутая, декларированная неприязь А.Н.Толстого к Ивану Тургеневу. А.Н.Толстой не устаёт напоминать, что тургеневский язык – это как бы перевод с французского и это, по мнению А.Н.Толстого, не есть хорошо. Очень мило! Но не стоит забывать, что якобы «эталонный» русский язык солнца русской поэзии А.С.Пушкина это не «как бы», а точно перевод с французского, ибо французский был для Пушкина родным, а русский – выученным. Другими словами. А.Н.Толстого раздражала «французскость» русского литератрного языка, но впрямую нападать на Пушкина он не решался, ибо после такого нападения пушкинские фанатики выгнали бы Толстого из литературы ссаными тряпками. Ну, вот, Толстой завуалированно высказлся – а поймёт только тот, кому надо. Кроме этого, Толстому, как всякому великому писателю, надо было обязательно принизить того, кому он в начале карьеры откровенно подражал. Поносить своих литературных учителей - нормальная литературная практика, так все поступают – исключений нет.

Второй пункт – призыв к молодым писателям изучать жизни и описывать «жизнь, как есть». Мол, настоящая тренировка писателя – всё видеть, всё запоминать и потом переносить в литературу. На этот счёт А.Н.Толстой придумывает два анекдота. Один касается Флобера, который, якобы, прочитав первые рассказы юного Мопассана, предложил начинающему автору пройти от дома писателя через город по рыночной площади, запомнить всё увиденное, а потом вернуться и описать на бумажке словами. Мол, запоминать текучесть жизни и описывать её – лучшая писательская школа. Ладно. Чтобы эта идея закрепилась в дубоватых головах начинающих писателей, А.Н.Толстой придумывает ещё один анекдот, ещё более весёлый, в стиле «Русский, немец и поляк танцевали краковяк».

Значит, сидели однажды в ресторане в Неаполе за одним столом М. Горький, Леонид Андреев и Иван Бунин – потому как, где ещё сидеть русскому писателю, если не в ресторане? – замечает саркастичный Толстой. И вот, поспорили они, кто наблюдательней. Решили так: войдёт в ресторан человек, они три минуты на него посмотрят, а потом отвернутся и опишут на бумаге. Кто-то там вошёл, посмотрели, записали.

У Горького получилось «Выской худой мужчина с большими изящными руками, в сером костюме». У Леонида Андреева вышла какая-то символятина, которую Толстой даже пересказывать отказался. А Бунин описал выражение лица, залысины, английский костюм в мелкую клетку, бордовый галстук, масонское кольцо на пальце и, подумав, добавил «По-моему, это жулик, международный аферист. Не знаю, почему я так думаю, но, наверно, это аферист». Позвали кельнера, пишет Толстой, кельнер подтвердил, да, у этого господина странная репутация, вероятно, это авантюрист какой-то. Вот! – говорит Толстой. Вот какой зоркий глаз у Ивана Бунина! А всё почему? Потому что Бунин жизнь изучал не по книжкам!

Это очень смешной анекдот, потому что он является полной белибердой (и Толстой это знал). Во-первых, все тексты Бунина – компиляции и имитации текстов других писателей – у Бунина своего, то есть, взятого из жизни, нет вообще ничего. Единственная попытка Бунина написать «своё», своим собственным языком, а не подделываясь под Чехова, Тургенева, раннего Льва Толстого и так далее, это «Окаянные дни». И литературный уровень этой хрени просто ужасающий: невразумительное мычание, перемежаемое отчаянными вскриками. То, что Бунин вообще не был способен видеть реальность вокруг себя, я заметил при чтении, кажется, «Солнечного удара» - там был пейзаж, который с оптической точки зрения – с точки зрения восприятия человеческого глаза – существовать не мог. Такой пейзаж можно придумать. Но увидеть – нет. Во-вторых, вообще все удачные литературные произведения взяты не из жизни, а из... предшествующей литературы. Читатель просто не воспримет текст, если этот текст не будет опираться на предыдущий читательский опыт. Это, увы, закон человеческой психики. Каждая хорошая книга – это завершение уже существующей литературной линии, набор многократно использванных клише. Читатель видит словесное клише в тексте, узнаёт его – и опознаёт, как признак реальности – ну, он же читал об этом раньше! Значит, это сама правда! Вот, почему Антон Чехов настолько гениален? Именно потому что он экномно и очень умно жонглировал стереотипами, многократно укоренившимися в литературе – поворачивал хорошо знакомое под новым углом и был в этих поворотах безупречно точен. И тщательно избегал оригинальности в своих текстах. А, скажем, Ремезов был исключительно оригинален и потому непопулярен, и раздражал своих читетелей – и его оценили только когда сформировалось целое направление в литературе, основанное на его выкрученной манере изъясняться.

Поэтому советы молодому писателю отбросить книги и идти с распахнутыми любопытством глазами прямо в гущу жизни – это совет убиться об стену. Книги такого, с позволения сказать, писателя будут абсолютно нечитабельны.

Да уж, коварство Алексея Николаевича Толстого не знало границ...

https://alexander-pavl.livejournal.com/272363.html