* * *

[handehoch]

Под осень цыпочек считая, Спиною чувствую просчёт: Сегодня всяк меня читает, — А кто же Пушкина прочтёт? Достоин славы брат наш гений, Мне больно думать, стыдно знать, Что чудных памятных мгновений Поэту может не хватать. Души перебинтую рану, Ведь благородство есть в крови, — Стихи Сергеевича стану Включать в собрания                                         свои.

     Дело было не вчера. Главный редактор литературного журнала предложил мне опубликовать стихи. Безо всякого кокетства скажу: особого смысла в журнальной публикации как таковой для себя не вижу. Книга — другое дело, я давно бы выпустил симпатичное издание Богдана Мыльника, да на беду придумал слишком сложное оформление. Справиться с ним самостоятельно у меня не хватит академического навыка, а заказать на стороне — денег. Но речь не о том. Апатия апатией, — а люди оказали честь, посему отказать неудобно. Дал я подборку «Поэтических находок Богдана Мыльника» (не с лирикой же лезть на люди). Полученные листки главред, чтобы не нарушать стандартной процедуры, передал заведующему отделом поэзии — известному поэту (уже, к сожалению, покойному — по этой причине не оглашаю имя, и догадливых комментаторов прошу о том же). А тот совершенно неожиданно эти стихотворения взял да и отклонил. Главный был удивлен, я, признаться, тоже: вполне нестыдные стихи в своем жанре. Впрочем, доискиваться до причины, по которой не состоялась не особо нужная мне публикация, было лень.
     И только несколько лет спустя я узнал, что упомянутый выше поэт, оказывается, перевел юношеские стихи Пушкина, написанные по-французски, на русский язык. Составители же пушкинских изданий его работу отвергли (мотивируя, кажется, тем, что кто-кто, а уж Пушкин мог бы и сам написать стихи по русски — если б того хотел). Расстроенный мэтр в результате включил эти тексты в раздел переводов своего собрания сочинений.
     Ясное дело, прочтя: «Стихи Сергеевича стану включать в собрания свои», он принял иронию на свой счет. Хотя нам с моим соавтором реальность такого хода событий и привидеться не могла. Мы искренне полагали, что безбашенно шутим.